Дон Карлос, Opera Bastille, 16.10.2017 и 31.10.2017

Фото © Agathe Poupene

Представленная в день рождения композитора, оригинальная французская версия «Дона Карлоса», впервые показанная французской публике Salle Le Peletier 150 лет назад, обещала быть событием неординарным с самого начала. Не меньший интерес был вызван именем режиссера и «звездным вокальным» составом.
Созданные Кшиштофом Варликовским и дизайнером костюмов и декораций Малгожатой Щенсняк образы придворных реалий XVI века перенесли зрителей в 30 – 40-е года минувшего столетия. Не обошлось и без столь любимой режиссером темы кино: одна из фрейлин Елизаветы Валуа одета в белую реплику костюма Марлен Дитрих, в котором она запечатлена в фильме «Ангел» Эрнста Любича 1937 года, кабинет Филиппа II из 1 сцены 4 акта превращён в домашний кинотеатр, крупные планы «представителей королевских кровей» сопровождают действие во время сильнейших эмоциональных потрясений последних. А эффект старой кино-пленки, периодически проецируемой на сцену (которая больше отвлекала и временами даже раздражала), словно напоминает о том, что происходящее – преданье старых лет.
Не обошлось и без символизма. Кажущаяся не к месту в первой сцене первого акта полномасштабная пластиковая реплика белой лошади в узде, но без седла, обретает смысл во время появления рядом с ней Елизаветы Валуа в лесу Фонтенбло перед хором голодных и настрадавшихся во время затяжной войны с империей Габсбургов крестьян. Символ благородства и жертвенности ознаменовывает судьбу юной королевы, увезённой в чужие края, но не покоренной. Практически во всех актах присутствует кушетка: учитывая психические (эмоционально нестабильный и суицидальный Инфант) и сексуальные (бисексуальная Эболи) девиации некоторых героев, можно предположить что отсыл идёт к теории Фрейда.
Не менее инородно выглядит и спортивный зал со спортивными стойками, в котором придворные дамы упражняются в фехтовании. Пожалуй, единственная действительно уместно оформленная сцена – аутодафе, с деревянным амфитеатром, первые ряды которого занимают духовенство и монахини, а последние – имперская знать.
Венчает все акт сожжения – видео-проекция Сатурна/Хроноса с обезумевшим взглядом, пожирающего небольшого человека, почти сошедшего с полотна Гойи. Остальные элементы декораций довольно минималистичны и неказисты.
Первый состав солистов, в числе которых были Йонас Кауфман (Дон Карлос), Соня Йончева (Елизавета Валуа), Элина Гаранча (Эболи), а также постоянные солисты Ильдар Абдразаков (Филипп II) и Людовик Тезье (Родриго), за исключением двух последних ожидаемого эффекта не произвёл. Было ощущение, что голоса всех троих были неподходящими к исполняемым ролям. Актёрски сыграли хорошо, но вокал был «не на уровне».
Зато второй состав (Хибла Герзмава – Елизавета, Екатерина Губанова – Эболи), за исключением опять же не лучшего Дона Карлоса (Павел Чернох), заставил оперу звучать действительно полноценно. Образ, созданный Хиблой, был более убедителен и красноречив, мудр и стоически непреклонен, плюс ко всему -отменный вокал. Образ Эболи Екатерины Губановой был игрив, коварен, а потом полон безнадежности и раскаянности. Ее глубокое меццо филигранно передало всю эмоциональную палитру переживаний героини. Бесподобен был Людовик Тезье, лучшего Родриго трудно себе представить: верный, самозабвенный друг, тонко чувствующий беды и несчастья других. Проникновенный вокал и несчастный конец. Филипп II Ильдара Абдразакова, несмотря на своё высокое положение, страдает не меньше своей молодой жены и несчастного сына. Его полная горечи и боли ария “Elle ne m’aime pas” передаёт всю палитру его чувств, его душевную рану. Думается, что именно травмированность всех главных персонажей и хотел подчеркнуть своей задумкой режиссёр.
Не порадовал оба раза ни дирижер Филипп Йордан, ни, как следствие, оркестр: ни правильного темпа, ни звучания у них не вышло. Единого целого между вокалистами и музыкальным сопровождением, увы, не получилось.