Михайловский театр впервые за  свою 186-летнюю историю поставил «Аиду»

25 ноября 2019 в Михайловском театре Санкт-Петербурга состоялось поистине эпохальное событие: впервые на этой сцене (которой 8 ноября исполнилось 186 лет!) давали «Аиду» Верди. По значимости для театра это событие можно сравнить разве что с премьерой «Летучего голландца» в 2013-ом, вернувшей в афишу после почти полувекового отсутствия имя Рихарда Вагнера. С Верди театр никогда и не прощался, однако одна из самых знаменитых его опер по разным причинам отсутствовала до сих пор в репертуаре. С приходом нового главного дирижера Александра Ведерникова театр анонсировал обращение к большим операм, и, будем надеяться, «Аида» — только «первая ласточка».

Любопытно, что предыдущая премьера этого года — «Баядерка» Минкуса — имеет схожую экзотическую фабулу: любовный треугольник «принцесса-военачальник-рабыня» распадается с гибелью последней. Обе постановки «освободили» пространство сцены от многих традиционных условностей, но создатели «Аиды» пошли дальше: они сознательно избегают традиционных атрибутов («пальмы-пирамиды-сфинксы»), лишь слегка играя в Египет. О первоисточнике напоминает только гравюра Агостино Альо «Бельцони входит в погребальную камеру Пирамиды Хефрена», явленная зрителям в начале 1 акта. При этом присутствуют элементы эклектики: греческие буквы на платье Аиды (возможно, отсылка к розетскому камню), шумерская клинопись на стенах гробницы… Обычно в подобных постановках фокусировка сознательно смещается с внешней мишуры на отношения героев, но здесь этого, увы, не произошло. В этом виновен и режиссер Игорь Ушаков, и артисты. Но обо всем по порядку.

По замыслу постановщиков, спектакль должен был стать данью археологам и раскрыть сюжет с этой точки зрения. Уже упомянутая гравюра «оживает», и первая сцена полностью проходит в гробнице. Было бы логично, если бы этой же гробницей опера и закончилась, тем более сюжет это предполагает, но Ушаков подготовил иной финал, из-за чего «действо не закольцевалось» и логика, связывающая сцены воедино, практически «рассыпалась». Не покидало странное ощущение, что разные сцены ставили разные люди — настолько разнородной получилась постановка. Каждую сцену хотелось бы разобрать отдельно, но постараюсь быть немногословным.

Больше всего страдали массовые сцены (объявление войны, сцена посвящения и весь 2-й акт кроме дуэта Аиды и Амнерис): не покидало ощущение, что режиссер в опере новичок (хотя это, конечно, не так) и не знает, что делать с таким количеством народа. Назойливое «броуновское» мельтешение хористов мешало как зрителям, так и самим исполнителям: они были сосредоточены на том, в какую точку переместиться и как бы не споткнуться о декорации и друг о друга, что сказалось и на вокале. Личные сцены решены так же невнятно: ни в 1-м действии, ни в 3-ем между любовным треугольником не возникло искры, хотелось кричать: «Не верю!».

Однако в постановке есть и определенно сильные решения. В первую очередь, это сцена суда. Здесь, наверное, впервые за все годы посещения этой оперы, мне стало по-настоящему страшно. Блистательное решение с многочисленной толпой жрецов на заднем фоне, а также двойниками Рамфиса и хора, поющих традиционно за сценой, создало идеальный настрой. Также однозначно стóящим можно считать финал: Радамес и Аида прощаются друг с другом (и с жизнью), находясь в смежных гробницах, а не в одной, что усиливает ощущение беспомощности.

Самой провальной сценой, на мой взгляд, является триумфальное шествие. Эта верхняя точка сюжета, «медиана» здесь не «выстрелила». Она, главным образом, и испортила впечатление от постановки. Уже упоминавшееся беспорядочное, без какой-либо логики передвижение хора и солистов испортило и триумфальный марш (без балета), и финал акта. Единственной по-настоящему удачной находкой в этой сцене можно считать лучи славы для Радамеса: отражающие свет софитов зеркала. Эти же зеркала стали осколками былой славы в сцене суда, где по ним читают приговор. Правда и у этой находки есть ложка дегтя: блики софитов ослепляли зрителей, заставляя их на миг почувствовать себя артистом на сцене, которого фотографируют со вспышкой.

Вообще свет — самое слабое место спектакля. Очень грубый, нарочито резкий и непродуманный с учетом зеркального пола, он больше мешал, чем помогал. А освещение гробниц в финале било рикошетом по правой стороне зала от бельэтажа до 2 яруса так ярко, что половина зрителей была вынуждена прятаться за программками (или головами впереди сидящих) почти всю последнюю картину. Разглядеть, что происходит на сцене, было практически невозможно. Кстати, к этой сцене можно отнести еще один, похоже, хронический недостаток постановок в Михайловском: они обожают запихивать героев в один из дальних углов сцены, чтобы половине зала не было ничего видно (а иногда и не слышно). Этим страдают почти все последние премьеры. Увы, не спасли эту сцену и солисты: в недавнем дебютном для Нажмиддина Мавлянова спектакле в Мариинском финальный дуэт (с Ириной Чуриловой) был настолько нежным, что искупил все вокальные огрехи, на михайловской же премьере с другим тенором катарсиса не случилось.

Состав солистов был очень неровный, что удивляет, особенно с учетом того, что почти все (кроме Петровой, Трегубович (жрица) и Закирова (гонец)) — приглашенные. Однозначной звездой спектакля была Олеся Петрова (Амнерис). Наверное, это было одно из лучших исполнений в Петербурге этой партии. Вкусная интонировка, красиво расставленные акценты и изумительная вокальная динамика мало кого оставили равнодушными, не говоря уже о природной красоте тембра. На ее фоне несколько померкла главная героиня. Для Татьяны Мельниченко (Аида) это был еще и дебют в данной партии, поэтому не все подводные камни устранены, да и почти полное отсутствие прописанных Верди многочисленных piano и pianissimo несколько резало слух. Кроме того, актерски образ слеплен грубовато, что, в принципе, можно списать на премьерное волнение. Но партия легко ложится на голос, во многих сложных местах не чувствуется напряжения, что позволяет надеяться, что уже в скором времени мы сможем услышать новую замечательную Аиду.

Для ее партнера — Риккардо Масси (Радамес) — главная мужская партия в Аиде, наоборот, не новая работа. Уже с первых нот стало ясно, что такого Радамеса Петербург не слышал давно: густым, полным, красивым драматическим тенором со свободным звукоизвлечением не может похвастаться никто из исполняющих эту партию в последние годы. Но, увы, чем ближе к финалу, тем чаще певец убегал от оркестра и комкал концовки. Трудно судить, с чем это было связано, так как творческий тандем у Радамеса и Аиды совершенно точно сложился.

Зато завидной ровностью исполнения может похвастаться Кирилл Манолов (Амонасро). Партия небольшая, но прозвучала очень достойно, правда, не подарив каких-либо откровений. Кроме того, хочется отметить перенос акцента в образе Амонасро: перед зрителями предстал не столько «варварский царек» сколько любящий, понимающий, но слишком амбициозный отец. Манолов почти в полтора раза выше, чем Татьяна Мельниченко, что придавало их отношениям отца и дочери особую трогательность. Интересно, были ли важны режиссеру физические данные артистов или так совпало?

Чьи внешние данные точно не были использованы в постановке в полную силу, так это Барсега Туманяна (Рамфис). Используя его характерную внешность, можно было бы по-новому выписать эту роль, однако, Рамфис получился классическим скучным закостенелым (вернее, закаменелым, учитывая костюмы) жрецом с дурацкой лестницей-хвостом. Обладая самым неудачным костюмом, Рамфис, увы, не может похвастаться и вокалом. Высокий, надтреснутый голос заставлял думать скорее о баритоне, нежели о глубоком басе, требующемся для этой партии. Им обладает Александр Маркеев (Царь Египта), но видимо премьерное волнение не обошло стороной и его, что сильно сказалось на исполнении. Кроме того, он часто терялся на фоне хора, который, в свою очередь, периодически пропадал за совсем не деликатным к певцам оркестром. К тому же маэстро Ведерников много раз упускал солистов и хор, да и в целом его интерпретация произвела впечатление игнорирования многих требований композитора. Местами это касалось даже нескольких fortissimo (танец эфиопских мальчиков и пр.), не говоря уже о темпах (второй дуэт 3-го акта и пр.) и других моментах. Видимо, не смог дирижер перешагнуть через свое природное чувство баланса, которое хорошо в других операх, но не для позднего Верди. Зато большим счастьем было наконец-то услышать в «Аиде» египетские трубы. За это отдельное большое спасибо.

В целом впечатление от премьеры очень неровное. Есть однозначные успехи как в постановочных решениях, так и в вокальном исполнении, но есть и сильно проседавшие места. Есть опасения, что с текущей труппой Михайловского некому будет петь последующие спектакли. Впрочем, опыт приглашения солистов в театре большой, так что надеемся на лучшее.

Вы можете помочь нашему проекту: перевести с помощью способа, расположенного ниже, любую сумму — безвозмездно в поддержку сайта. Имя или никнейм каждого дарителя, пожелавшего заполнить поле «Комментарий», появится в разделе «Они нас поддержали».

Чтобы поддержать сайт, перейдите по ссылке -> Помочь сайту.

_______________________________________________
Для переводов из-за рубежа, наши Швейцарские реквизиты:

IBAN: CH840900 0000 3008 64116
Patrick Greiler
________________________________________________

Paypal: e.rudneva@yahoo.de

Спасибо!