Леди Макбет Мценского Уезда, Royal Opera House, 24.04.2018

© ROH

“…Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно… пение заменено криком… Это левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки,” –  такой официальный отклик получила опера Дмитрия Дмитриевича Шостаковича “Леди Макбет Мценского уезда”, уже успешно шедшая до появления этой рецензии на советских помостах два года, в газете “Правда” 28 января 1936. «Западом» произведение было принято тут же. Та же “Правда” признавала, что “Леди Макбет” имеет успех у буржуазной публики за границей”, но единственно лишь потому, “что она щекочет извращенные вкусы буржуазной аудитории своей дергающейся, крикливой, неврастенической музыкой”. Поставленная в Нью-Йорке в 1935 году опера имела успех, в то время как на родине до 60-х годов XX века она более не ставилась. 

В наше время переосмысление сюжета, вполне легко вписавшегося бы в направление веризма, продолжается. В стенах Королевской оперы “Леди Макбет”, редакции 1934 года, впервые была поставлена в 2004 году усилиями команды режиссера Richard Jones, сценографа John Macfarlane и художника по костюмам Nicky Gillibrand. За дирижерским пультом стоял Антонио Паппано, не доверивший никому другому палочку ни в 2006, ни 12 лет спустя в апреле этого года, видевшего уже второе “воскрешение” оригинальной постановки.

Не знаю, была ли в том задумка режиссера, но в данной инсценировке можно угадать черты течения истории нашей страны (и, как следствие, ее народа и ее творцов). И главная героиня Катерина Измайлова олицетворяет собой и страну и собирательный образ ее многострадального гражданина одновременно.

Картина первая, скорее всего, конец 30-х – начало 40-х XX века. Две комнаты, разделённые стеной. В одной, оклеенной старыми выцветшими обоями, лишь раковина, помойное ведро, кресло, да холодильник с телевизором – предметы очень редкие в быту того времени, указывающие на состоятельность ее владельцев – господ Измайловых. В кресле сидит измученная, забитая Катерина (Eva-Maria Westbroek) – страна, познавшая “Большой Террор” двух предшествующих лет; гражданин, уставший от постоянных бессонниц в ожидании прибытия очередного чёрного воронка. В другой – серый офис; за столом строчит очередной донос или “шьёт” новое дело Зиновий Борисович (John Daszak), вполне возможно, работник НКВД, но выглядящий не менее жалко, чем жена его. Единственный “хозяин жизни” тут седовласый, но крепкий Борис Тимофеевич (John Tomlinson), в шелковом халате, подвязанном пояском с кистями, корящий невестку сначала за бездетность, а позже за отсутсвие слез по отъезду мужа. Последнего, впрочем, с притворным рвением оплакивают работники – голубо-серые узники режима. 

Шок самой омерзительной сцены изнасилования кухарки (Rosie Aldridge), смягчён тем, что олицетворяет “инструмент” насильников баллончик со взбитыми сливками, или чем-то подобным, содержание которого струей выплескивается между ног лишенной большинства своего пестрого одеяния Аксиньи. Зачинщик тут Сергей (Brandon Jovаnovich), но серо-голубая масса от участия тоже не уклоняется. Предшествует сцене надругания запугивание кухарки дохлой крысой – символизм может быть двояким: либо Аксинья втайне обворовывает хозяев, либо просто “стучит” на них. Высокоморальных персонажей в этой опере вообще нет, тут все “не без изъяна”. 

Кровать, господская спальня, проникший в неё под предлогом заимствования книги Сергей. Страсть за шкафом, подслушанная стариком Измайловым, который и сам не прочь был бы “порезвиться” с невесткой. Поимка любовника с поличным, наказание розгами, заточение его в сарае. Но Катерина Львовна такого оскорбления не прощает и свекру любимыми им грибками отомщает. Крысу убившему в начале крысиная же уготована и смерть. Приглашённый священник (Wojtek Gierlach) без возражений идёт на сотрудничество с новой властью в лице купчихи, “закрыв уши” на обвинения старика. О трупе быстро забывают, на “свалку истории” идут и старая мебель и пожелтевшие обои – страницы летописи 30-х – 50-х. Вершится “Оттепель”, клеятся новые цветочные обои, отсчёт нового периода начался.

Картина пятая – кровать и новый интерьер, но телевизор старый. Купчихи образ тоже нов: брюнетка в прошлом, ставшая блондинкой в шёлковом пеньюаре, ищущая ласки у охладевшего к ней Сергея. Он увлечённо смотрит бокс, она же видит в агрегате призрак свекра. Шум за дверьми – то воротился муж. Сергей – в шкаф. Осмотр еле узнаваемого жилья с тщательностью следователя, нотки недоверия жене…и, вот он, мужской пояс! Битье жены, крики… Сергей на помощь – новый труп: обезглавлен за кроватью топором Зиновий Борисович. И без придания земле в погреб снесён.

Страницы новые, обои новые, 60-е – начало 80-х – “Застой”. Три помещения. В одном гуляет свадьба, все гости одеты по последней моде тех лет, бутылки с горячительным в руках у каждого, от дам до мужичков. Сергею весело, а Катерина опять же видит призрак свекра. Теперь он спрятался под скатертью праздничного стола. В другом, подвале, искавший выпивку пьянчужка (Lee Hickenbottom), к жути своей, находит труп. В третьем, сидят скучающие милиционеры, с начальником (Михаил Светлов) – запевалой во главе и поют о стесненности в средствах. Последним о находке и доносит пьяный мужичок. Свадьбе конец, как и свободной жизни новобрачных. 

“Перестройка”, 85 – 91. Все чёрное – преддверие конца и краха империи по имени Союз. Две огромных, совершенно пустых товарных фуры, вокруг народ, одетый в чёрную джинсу. Негромко, обречённо и протяжно песнь о неволе тянет старый зэк (Паата Бурчуладзе). Екатерина, отягощенная плодом, находит Сергея (отвергнутого своей любовью новой до получения материального подтверждения чувства), ломающего комедию, как холодно его ногам, как сводит судорогой их. Лишь синие чулки купчихи облегчить могут его долю, снискал которую лишь по ее вине. Чулки в руках – и прямиком к молоденькой Сонетке (Айгуль Ахметшина). Теперь с издевкой, дерзостью смеётся она над Катериной, но смех ее недолог. Минута – обе где-то за фурой – протяжный крик – и нету больше их. Тоскливой песнью хора заканчивается действие и жизнь потерянной страны.

Безусловно, неординарное прочтение сюжета, отменная дикция большинства исполнителей, убедительная игра и прекрасное пение главных персонажей, исполненных Westbroek и Jovanovich, неповторимо прекрасный хор в конце и неимоверно мягкая трактовка произведения оркестром, трубные которого периодически появлялись в качестве непосредственных участников событий на сцене, раскрыли всю красоту и неординарность творения Дмитрия Дмитриевича. На все спектакли билеты были распроданы, и очень хочется верить, что ещё не одно поколение зрителей увидит и услышит именно такое прочтение этой оперы.