«Гугеноты» Мейербера в Венгерской национальной опере, Будапешт

Премьера новой постановки «Гугенотов» в Будапеште состоялась 28 октября, я побывал на двух последних премьерных спектаклях с разными составами — 9 и 10 ноября. Причем, собрался я в Будапешт практически спонтанно. Дело в том, что это одна из моих любимейших опер, а год назад в Берлине я присутствовал на великолепном, почти что эталонном исполнении под управлением Микеле Мариотти. Поэтому я боялся, что «будапештский вариант» на фоне берлинского покажется совсем бледным. Кроме того, заранее было объявлено, что общая длительность спектакля составит четыре часа, что для «Гугенотов» очень мало — ведь там должно быть примерно четыре часа одной музыки, не считая антрактов, и в Берлине опера была исполнена почти полностью. Я до самого конца надеялся, что купюры все-таки будут щадящими, а длительность к премьере хотя бы немного увеличат.
Увы, в опере, повествующей о Варфоломеевской ночи, главной жертвой резни оказался сам Мейербер: дирижер Оливер фон Дохнаньи сократил примерно четверть музыки, то есть час из четырех! Не буду перечислять все сделанные купюры, остановлюсь только на самых существенных: отсутствовали хор купальщиц и центральный раздел дуэта Рауля и Маргариты во втором действии; песня цыганок и балетный дивертисмент в третьем; трио в последнем действии лишилось стретты, в результате чего был заметно снижен эффект финала. Кроме того, традиционно отсутствовали многие повторы. Особенно меня огорчило, что более чем на треть сократили общепризнанный шедевр — большой любовный дуэт Рауля и Валентины из четвертого действия.
Как и в большинстве последних постановок, не исполнялось вставное рондо пажа Урбана Non, non, non, vous n’avez jamais, je gage, написанное Мейербером в 1848 году для знаменитой певицы Мариэтты Альбони и ставшее впоследствии одним из самых популярных номеров оперы.
Однако следует отметить, что будапештская версия явно была основана на новом критическом издании, поскольку в третьем действии присутствовали два фрагмента, до недавнего времени нигде не звучавшие: хорал Марселя Veille sur nous, grand Dieu du Ciel и расширенный финал с «новым» ансамблем A cette heure! Cette place! Что любопытно, даже в почти полной берлинской постановке в прошлом году финал третьего действия исполнялся в традиционном, более коротком варианте. Таким образом, этот фрагмент в Будапеште я услышал в театре впервые.
Постановка была приурочена к 500-летию Реформации. Ее авторы благоразумно решили не переносить действие в другую эпоху, костюмы (художник по костюмам — Алида-Иветт Ковач) условно соответствовали историческому периоду, но все католики были одеты в белое или как минимум в светлое, а все гугеноты — в черное. Интересна сценография (Балаж Хорешньи), основанная на чередовании увеличенных старинных гравюр и огромных букв, поочередно составляющих венгерские слова: «Бахус», «Амур», «Иисус», «надежда», «крест», «милосердие». В финале буквы, составляющие слово «милосердие», с шумом падают на сцену — для милосердия больше не осталось места…
Но если костюмы и декорации показались мне удачными, о режиссуре как таковой (режиссер — Янош Сикора) это сказать сложно. За исключением нескольких эпизодов, режиссуры как таковой не наблюдалось вообще, что было особенно заметно при сравнении разных составов. Дело в том, что в первом составе участвовали по меньшей мере две талантливые певицы-актрисы, явно привносившие в постановку нечто свое, и это сразу делало ее более интересной. Однако их «дублерши» из второго состава, по всей видимости, выполняли только то, что от них требовали, что выглядело довольно скучно.
Один из немногих ярких эпизодов постановки — сцена бала в начале пятого действия (которую, кстати, довольно часто купируют, но в Будапеште она присутствовала, хоть и в несколько усеченном виде). Здесь бал явно служил ловушкой для знатных гугенотов, наблюдавших за поставленным для них балетом. С каждым ударом набата кто-то из католиков в белом тихонько удалялся — сперва часть танцоров, потом Маргарита со своими приближенными, следом убегали и последние танцоры, а на сцене оставались лишь гугеноты в черном. И в этот момент появлялся Рауль с вестью о начавшейся Варфоломеевской ночи. Все это очень хорошо гармонировало с музыкой Мейербера, в которой беззаботные танцы контрастируют с тревожными звуками набата, предвещающими трагедию.
Однако «Гугеноты», как известно — это прежде всего «опера семи звезд», хотя в наше время приходится радоваться, если в спектакле участвует хотя бы два-три действительно интересных певца.
Здесь в первую очередь следует назвать Клару Колонич, исполнявшую партию Маргариты в первый вечер. Должен признаться, что в значительной степени именно ее участие заставило меня отправиться в Будапешт. Когда слушаешь эту певицу, невольно задумываешься: почему при таких данных она не сделала настоящую международную карьеру? Почему она поет преимущественно в Будапеште, а не, например, в Вене, до которой оттуда рукой подать? Конечно, в этот вечер она была главной звездой, а после ее арии, с интереснейшими вариациями при повторе кабалетты и длинной каденцией в конце, раздался шквал аплодисментов. Кроме того, Колонич — великолепная актриса, сумевшая превратить арию в отдельный спектакль. Например, она очень выразительно изображала изумление при виде хористок, зачем-то валяющихся на сцене (и тут я с ней солидарен, поскольку смысл этой режиссерской задумки от меня ускользнул). Маргарита из второго состава, Оршолья-Хайналька Рёшер, несмотря на несколько вставных высоких нот, выглядела значительно бледнее. Спела она неплохо, но должен признаться, что слушать арию в ее исполнении мне было просто скучно, да и наблюдать за ней тоже. К тому же вариации при повторе она едва наметила, а каденции в конце практически не было.
Рауля в первом составе пел Гергей Бончер, неплохой лирический тенор, вполне успешно справившийся со своей сложнейшей партией. Упрекнуть его можно в очень неважном французском произношении (что, впрочем, справедливо для большинства исполнителей в обоих составах) и в том, что отдельные верхние ноты он проигнорировал. У Больдижара Ласло из второго состава голос был несколько сильнее и, пожалуй, тембрально интереснее, но иногда были заметны проблемы с дыханием. К тому же пару раз он зачем-то переходил на фальцет, что выглядело не вполне уместно. Впрочем, с арией из пятого действия, как мне показалось, он справился лучше Бончера.
Валентиной в первый вечер была Габриэлла Летай Киш, довольно крепкое сопрано, к тому же неплохая актриса. Однако у нее встречались иногда довольно пронзительные верхние ноты, что заметно портило общее впечатление. Кинга Криста на следующий день продемонстрировала более легкий лирический голос, весьма далекий от оригинального «фалькона» (нечто среднее между низким сопрано и высоким меццо), но звучала гораздо ровнее на всем диапазоне, играла хорошо, так что в итоге она понравилась мне значительно больше.
Марселя в мой первый вечер пел бас Геза Габор. Интересно, что первоначально он участвовал во втором составе, но в последних двух спектаклях он и Габор Брец почему-то поменялись местами. Геза Габор оказался обладателем довольно глубокого, но не слишком мощного голоса, периодически полностью терявшегося за оркестром. К тому же актерской игры я у него не заметил вообще, а ведь Марсель — едва ли не самый сложный и неоднозначный персонаж в опере, его можно и нужно сыграть очень интересно! Брец, в свою очередь, скорее бас-баритон, но все низкие ноты он озвучил добросовестно, да и в актерском плане был куда более убедителен. Правда, выглядел он ровесником Рауля, а не старым наставником, но это скорее упрек гримерам, которые не смогли его должным образом «состарить».
Очень яркое впечатление произвела Габриелла Бальга, с большим задором исполнившая в первом составе партию пажа Урбана. Как и Колонич, она явно привнесла в постановку что-то свое, продемонстрировав различные жесты и гримасы, отсутствовавшие на другой день у Мелинды Хейтер, вполне профессиональной, но довольно заурядной певицы. Остается пожалеть, что мне не удалось послушать в исполнении Бальги рондо из второго действия.
Из двух главных баритонов почему-то оба вечера более достойно звучали Неверы: Жольт Хайя и Чаба Шандор. С исполнителями партии Сен-Бри дело обстояло хуже: Анталь Чех в первом составе, как мне показалось, не вполне понимал свой текст, что отразилось и на интерпретации. Тамаш Буша, в свою очередь, решил играть ходульного оперного злодея, а в знаменитой сцене заговора и освящения оружия он периодически буквально срывался на крик.
И все же нужно поблагодарить венгров за то, что они поставили у себя «Гугенотов». Мало какой театр в наше время решается взяться за Мейербера, а услышать его в России практически невозможно. Хочется верить, что рано или поздно эта ситуация изменится.